Диссонанс - Эрика О`Рурк

Саймон сказал это очень убежденно, но я лишь недоверчиво покачала головой. Важен результат, а не намерения. Так говорили Члены Совета.

– Легко рассуждать, когда говоришь о тех, кто умер пятьдесят лет назад. А у человека, о котором я говорю, между прочим, была семья. Маленькая дочь. И вот теперь она осталась одна.

Выражение лица Саймона стало жестким:

– Ты хочешь сказать, что было бы лучше, если бы этот человек и вовсе не рождался на свет?

Прежде чем ответить, я задумалась, вспоминая страшную сцену, свидетельницей которой случайно стала.

– Не знаю. Может, и так. По крайней мере, это избавило бы кого-то от боли.

– Ты не права, – возразил Саймон, сжав пальцами карандаш с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

– Дэл! – раздался где-то неподалеку голос Адди.

– Ну, мне пора, – сказала я и встала, не слишком искусно изображая на лице улыбку.

Решив, что этого для прощания достаточно, я пошла прочь, но, сделав всего пару шагов, ушибла большой палец на ноге, задев за угол могильной плиты. В отличие от многих других она была гладкой, а надпись на ней – четкой и ясной. Чуть наклонившись, я прочитала:

Ниже были выбиты даты рождения и смерти. Судя по ним, похороненная здесь женщина умерла прошлой зимой, не дожив несколько месяцев до своего сорокалетия.

– Амелия Лэйн, – вслух тихо прочитала я и повернулась к Саймону. – Твоя…

– Да, моя мама.

От слов Саймона у меня пресеклось дыхание, как от удара под ложечку.

– Я не понимаю…

Разумеется, я все прекрасно понимала. Смерть человека, живущего в Главном Мире, вызывала смерть его отражений в параллельных мирах – сразу или через какое-то время. Но обратной зависимости не существовало. В Главном Мире мать Саймона после того, как у нее диагностировали рак, смогла победить болезнь. И тем не менее в отраженном мире, где я сейчас находилась, верх одержал недуг.

– Она долго болела, – произнес Саймон, и на его лице я прочитала настоящую, неподдельную скорбь. – А потом умерла.

– Мне очень жаль, – сказала я, сознавая ничтожность этих слов по сравнению с такой страшной потерей.

– Ее жизнь имела значение. Она была нужна мне. – Было видно, что Саймону трудно говорить. – Я ничего не мог изменить, но я находился с ней рядом. И сейчас – тоже.

Я кивнула, чувствуя, что у меня голова идет кругом.

Существовали определенные константы. Для Саймона одной из них была болезнь матери. С той самой минуты, когда в ее организме началось образование злокачественной опухоли, раком заболели все отражения Амелии Лэйн во всех параллельных мирах. Разница состояла лишь в том, как проходил в том или ином случае процесс лечения. И еще в исходе.

Саймон посмотрел на надгробие на могиле матери.

– Послушай, а та семья, про которую ты сейчас рассказывала… Ты считаешь, что было бы лучше, если бы этот мужчина никогда и не был с ними, то есть никогда бы и не жил? Все-таки его близкие дарили ему радость и счастье, а он делал то же самое для них. Мне кажется, одного этого достаточно, чтобы перекрыть все остальное. – Саймон посмотрел мне в лицо. – Ты уж мне поверь.

– Я верю, – промолвила я, чувствуя, что все, о чем так много говорили Члены Совета, дрогнуло и зашаталось от слов молодого человека.

Против собственной воли я подумала о настоящем Саймоне, с которым должна была увидеться на следующий день. О том, у которого под глазами по непонятной мне причине залегли тени, а в голосе нет-нет да и проскальзывали нотки печали. А если и он думал так же, как тот Саймон, с кем я общалась сейчас?

Если бы его мать снова заболела, люди бы об этом знали. Когда ей поставили диагноз, семье Саймона так или иначе помогали соседи, да что там – практически все жители нашего района. Если бы беда случилась вторично, все было бы точно так же. Саймон не желал откровенничать со мной – ведь еще три недели назад он фактически не подозревал о моем существовании. Но он наверняка рассказал бы хоть кому-то, что болезнь вернулась. До меня бы дошли какие-то слухи, что-нибудь да просочилось бы.

Я вдруг с удивлением осознала, что никогда не слышала, чтобы кто-то говорил об отце Саймона – даже когда его мать была тяжело больна.

– А с кем ты теперь живешь? – поинтересовалась я. – С отцом?

Брови Саймона сошлись на переносице, лицо помрачнело.

– Я даже не знаю, где он.

– А он знает о том, что твоя мама умерла?

– Он не заслуживает того, чтобы об этом знать. А я сам могу о себе позаботиться.

– Не сомневаюсь, – сказала я, заметив, как после сказанного в глазах Саймона блеснула сталь, а около его губ залегли жесткие складки. Мало того, он пытался позаботиться еще и обо мне. – Спасибо, что не стал пытаться подбодрить меня всякими глупыми фразами, которые обычно принято произносить. Большинство людей использовало бы именно их.

Вот оно, мелькнуло у меня в мозгу. Уголки губ Саймона едва заметно приподнялись, и на его лице проступила тень той самой удивительной улыбки, которую мне в последнее время так часто приходилось видеть.

– Я не вхожу в это большинство, – произнес он.

– Это правда, – подтвердила я. – Ты лучше.

Я никогда не переставала удивляться тому, что, отличаясь от Оригинала в каких-то деталях, в самых важных чертах и характеристиках люди-эхо повторяли его.

Внезапно я покраснела. Саймон рассказал мне о каких-то очень личных, по сути, трагических вещах. А я думала о том, какие ощущения испытала бы, поцеловав его. Если существует ад, решила я, окинув взглядом ряды могил, то мне непременно предстоит отправиться именно туда.

Я снова услышала голос Адди – на сей раз уже гораздо ближе. Сестра явно шла по моему следу.

– А вот теперь мне действительно пора, – сказала я.

– Ты постоянно только об этом и говоришь, – хмуро заметил Саймон.

– Неужели?

– А разве нет?

Он тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, вырвал из этюдника лист бумаги и протянул мне:

– Вот, держи. На перспективу.

На листе я увидела себя. Это был всего лишь набросок. Я стояла, прислонившись к дереву, окруженная облаком листьев. Черты лица показались мне чересчур резкими, но в моем изображении было нечто такое, что притягивало взгляд. Пожалуй, я бы сказала, что на такую девушку невозможно было бы не обратить внимания.

– Все здорово, просто прекрасно. Но это не я.

– Говорю же, на перспективу, – с нажимом повторил Саймон, и уголки его рта едва заметно изогнулись вверх.

Я не смогла найти подходящие слова, чтобы поблагодарить его – не только за рисунок, но и за то, что он видел меня такой, какой я была изображена на листе из этюдника. Мне отчего-то показалось, будто слова здесь вообще излишни.